В течение последних двух веков население планеты и мировая экономика росли экспоненциально. Достигнуты ли пределы роста? Что является двигателем развития мировой экономики? В своей новой книге Игорь Лавровский излагает созданную им общую теорию экономического развития, охватывающую весь исторический период и даёт прогноз на обозримое будущее. Мы находимся на пороге новой эры, когда материальный рост теряет свой смысл, а прибыль образуется путём почти непрерывной замены производственных мощностей и постоянной утилизации ранее произведённых материальных благ. При этом меняется классовая структура общества. Человечество встаёт перед политическим выбором между невиданным классовым размежеванием и неокоммунизмом – децентрализацией глобального планирования в интересах всего населения планеты.
Лавровский И.К. Демократия и рынок. – М: Контако, 2010.
========================
Словосочетание «демократия и свободный рынок» растиражировано по всему миру не менее широко, чем «Ромео и Джульетта», «Маркс, Энгельс и Ленин» или «Дольче и Габбана». Тем, кто хочет демократии, в нагрузку продаётся «свободный рынок», а тем, кто хочет свободного рынка, отгружается и «демократия». Но в нашем материальном мире «брак» демократии и свободного рынка редко отличается гармонией и больше напоминает садо-мазохистские упражнения − кто-то обязательно оказывается в позе доминирования. Причём и тот и другой «партнёр» прекрасно уживаются в одиночестве: в мире существуют многочисленные примеры как бурного роста свободного рынка в автократической среде, так и нищих некредитоспособных демократий. Однако невозможно отрицать тот факт, что в некоторых экономически развитых странах в настоящее время сосуществуют удовлетворительные для их населения модели демократии с относительно свободным рынком. Хотелось бы разобраться – какую роль играет демократия в развитии рыночной экономики и каково значение экономической свободы для политического развития, почему вообще растёт мировая экономика, почему наступает кризис и есть ли из него выход. Тема сама по себе гигантская и в одной работе невозможно дать сколько либо исчерпывающий анализ этих проблемы. Но, как говаривал Михаил Горбачёв, «главное – нáчать»…
Рыночная доктрина преувеличивает роль частной инициативы и адаптивности неорганизованных систем и игнорирует всего лишь государство, время и человека.
В реальной жизни государство – это самый влиятельный агент в экономике, начиная с эпохи строительства пирамид и заполнения клинописных табличек убористым текстом и до установления пенсионного возраста германским трудящимся. Решения правительств и правителей влияют на рынки гораздо сильнее, чем спрос и цены, и не описываются в рамках рыночной теории. Забавно наблюдать, как совершенно «свободные» рынки приседают или подпрыгивают после объявления какого-нибудь отчёта американского Министерства Труда или после телевизионного выступления президента страны. Парадоксально, но теория свободного рынка появилась почти одновременно с началом громадного возрастания роли государства в экономиках Запада.
В рыночной теории отсутствует долгосрочное целеполагание, зато в жизни мы сталкиваемся с его необходимостью на каждом шагу. Каждый из нас имеет свои представления о будущем и о своих планах на него. Мы можем не знать, что будем делать завтра, но примерно представляем, чем собираемся заниматься в ближайшие два-три-пять-десять лет. Конечно, жизнь может скорректировать наши планы. Но они есть, они необходимы, иначе мы не смогли бы организовать свою жизнь.
На реальных рынках нет абстрактных атомизированных агентов, управляемых математическими формулами, здесь действуют социальные организации, хотя бы самые маленькие, такие, как семьи. А поведение даже самой микроскопической организации намного сложнее, чем поведение абстрактного рыночного агента, так как они имеют многочисленные и нестабильные социальные связи — лояльности .
На смену рыночной теории, за её неадекватностью, должно придти дальнейшее развитие теории организаций, теории систем, крупнейшей из которых в национальных экономиках, конечно, является государство. Товарный и финансовый рынки в этом случае должны рассматриваться как процессы и каналы обмена ресурсами между многочисленными организациями, множественными сложными агентами.
Ещё один вопрос, замалчиваемый западной социологической идеологией – это взаимоотношения демократии и свободного рынка. Предполагается, что демократия – это политическая форма свободного рынка. В действительности между демократией и свободным рынком существуют гораздо более сложные взаимоотношения. Иногда демократия подминает под себя свободный рынок и нагружает его различными социальными обременениями. И свободный рынок, становясь от этого менее свободным, не становится менее производительным – наоборот, его выдача полезного продукта только возрастает. Так произошло после принятия «Нового курса» Рузвельта, так же произошло в Западной Европе после Второй мировой войны, то же самое наблюдалось в путинской России первого президентского срока и то же самое начинает происходить сейчас в США и Европе.
Иногда демократия приносится в жертву рынку, как это произошло в Чили, в Индонезии, в России второй половины 1990-х. При этом возникает неустойчивая социальная конфигурация, так как социальная напряженность и возникающее при этом запредельное социальное неравенство лишают общества стабильности.
Мировой кризис – подходящая мизансцена для смены дискурса. Когда рынки растут, всевозможные маклеры, брокеры, дилеры, имиджмейкеры и ньюсмейкеры сбившись в плотные косяки движутся как лосось на нерест и пробиться сквозь их скользкую толщу с новыми идеями и в «чешуе», отличающейся от них по цвету, — невозможно. Во время кризиса очевидность направления поступательного движения толпы исчезает, возникает замешательство во властной, деловой и интеллектуальной среде и появляется шанс для смены вех и вешек. Иногда замешательство принимает злокачественные формы и переходит в массовое помешательство. Люди устанавливают в себе дух чучхе, борются за расовую чистоту, строят светлое будущее, внедряют идеи демократии и свободного рынка и демонстрируют иные формы социально неадекватного поведения. Считать, что отболев фашизмом и коммунизмом цивилизация навсегда приобрела иммунитет от общественного помешательства – опасное заблуждение.
После развала Восточного Блока и его ядра – СССР на Западе возникло головокружение от успехов. Неважно, что СССР развалился под собственным весом, а не в результате прямого поражения. Тем не менее, возникла уверенность в собственной непотопляемости и неоспоримости собственного превосходства, выразившаяся в полурелигиозном преклонении перед либеральной рыночной теорией. Возникло даже томительное ощущение конца сеанса – ничего интересного больше не покажут, на человечество всем своим весом наступило окончательное торжество единственно верного прогрессивного общечеловеческого учения . Настал конец истории.
Ощущение конца истории возникало в истории человечества не однажды. Династический Египет, китайские поднебесные империи, Рим, викторианская Англия, гитлеровский Рейх, брежневская стабильность производили впечатление монолитной крепости, не подверженной играм времени. Однако время отпускало свою очередную шуточку и история продолжалась, а от монолитной крепости оставались одни археологические черепки.
Мир выйдет (если выйдет) из нынешнего кризиса совсем не таким или, по крайней мере, не совсем таким, каким он в него вошёл. Если посмотреть назад, то мы увидим, что предыдущие недавние кризисы радикально поменяли ход истории. После кризиса 1929 года возник современный военно-промышленный комплекс, ведущие государства начали планировать свою экономику и заниматься социальной политикой. Мировой энергетический кризис 1970-1980-х годов похоронил СССР и породил то, что ныне называется инновационной экономикой. «Хай-тек» как двигатель прогресса – это изобретение предыдущего кризиса, которым в России пытаются лечить кризис нынешний.
Что появится в результате нынешнего кризиса? Легче сказать что исчезнет. Сейчас уже почти не остаётся сомнений в том, что будет разобран один из столпов идеологии «свободного рынка» — свободное перемещение частного капитала. Финансовая реформа Барака Обамы оставляет в прошлом рискованные игры банков с капиталом вкладчиков путём инвестиций в хедж-фонды и финансовые деривативы. А это означает, что будет резко ограничена эмиссия доллара частными финансовыми организациями и вновь возрастёт значение государственных инвестиционных программ. Ещё более возрастёт роль политики в экономике.
В 1990-х годах американцам удалось идеологически и политически уничтожить суверенную эмиссию в большинстве экономик мира , оставив один-единственный глобальный источник новой ликвидности – американский доллар. Какое-то время было позволено довольно свободно спекулировать долларом, но это время истекло. Pax Americana на наших глазах стремительно превращается из идеи в повседневную реальность. Мировая революция, о необходимости которой кто только не говорил, — от троцкистов до свидетелей Иеговы, — совершилась. В мире уже есть мировое правительство. И сидит оно не в Нью-Йорке (с ООН явно промахнулись), а двумястами милями южнее – в Вашингтоне, округ Колумбия.
Приход Барака Обамы позволил неамериканским лидерам сохранить лицо в новой ситуации почти вассальной зависимости от Америки. Одно дело было вставать в позу «Ку!» перед вжившимся в роль техасского ковбоя Дж. Бушем, а совсем другое дело перед просвещённым демократом из меньшинств. Одно дело было выступать с проявлениями ожившего суверенитета перед Кондолизой Райс, озабоченной нападением на Ирак, а совсем другое – без признаков борьбы сдавать собственный куриный рынок ножкам Хиллари Клинтон, а авиационный – «Боингу». Не успела ещё толком застыть типографская краска на нашей предыдущей книге, в которой объяснялась бесперспективность американизма в ситуации монополярности , как испарился из российской политики и сам антиамериканизм. Наш президент вынужден есть непопулярные среди его рублёвского окружения гамбургеры с Бараком Обамой, а у американских компаний смиренно просят имплантировать в наше [О?]Сколково что-нибудь силиконовое…
Советско-американская биполярность, достигшая своего апогея во время правления позднего Хрущёва — раннего Брежнева, включила фонтаны либерализма по всему миру. Отсутствие доминирующей силы позволило возникнуть многочисленным «третьим силам» — от фрондирующего генерала де Голля до отвязанного от всех блоков Йозефа Броз Тито, от хиппи до советских шестидесятников. Бóльшая часть этих фонтанов уже иссякла. В лагере друзей Америки уже никто не фрондирует. Югославы за свою многолетнюю самостийность получили ракетами по башке. От хиппи и западного либерализма остались одни гей-парады. Советские шестидесятники-семидесятники, пережившие «ужасы девяностых», прилепились к новой системе изнутри и снаружи. Все что-то продают – кто прошлое, кто настоящее – и никто не рвётся рисковать сегодняшним относительным или абсолютным благополучием за все менее и менее понятное лучшее [или не лучшее?] будущее. Революционная ситуация сменилась контрреволюционной, а затем нормальным конформизмом. Так всегда и бывает. До новой революции.
А будет ли она, Новая Революция? А почему бы ей, собственно, не быть? Революции так же характерны для человеческой истории как войны, государственные перевороты и государственные измены, как изобретения и эпидемии. Они были, есть и будут. Наивная вольтерьянская вера в материальный прогресс как социальную панацею пока что привела к двум горячим мировым войнам и одной «холодной» . Сегодня тлеют региональные конфликты с участием и без участия единственной сверхдержавы и тяжело зреет социально-групповая ненависть, иногда прорывающаяся террористическими актами. Материальный прогресс не отменил ни межнациональное соперничество, ни классовую напряжённость. В тучные года эти «рифы» скрываются из виду, но, увы, не исчезают. В тощие годы кризиса возможен их новый прорыв в этот мир со всеми вытекающими последствиями.
Прятать голову в песок в виду приближающейся бури – не самая удачная политика. Может снести и песок и голову. Глядя на российскую социологическую дискуссию возникают невесёлые аналогии со сфивтовской борьбой остроконечников с тупоконечниками. Одни объявляют государственное идеальным и непогрешимым, а другие утверждают, что всё государственное, кроме их зарплат, – ужасно. На этом содержание общественного дискурса исчерпывается. Однако упрямое сознание, угнетённое десятилетиями советско-американского биполярного манихейства, требует чего-то более фундированного и похожего на жизнь. Исследование предыдущей политической и экономической истории человечества плюс собственный многоплановый опыт привели нас к некоторым заключениям, которые, как представляется, могут оказаться более полезными при прогнозировании бурного будущего, чем штампованные идеологические побрякушки, в изобилии имеющиеся на рынке.
Содержание
Идеология для взрослых – предисловие редактора
На блок-посту истории (вместо предисловия автора)
КУДА И ПОЧЕМУ РАСТЁТ ЭКОНОМИКА
Стрела времени
Факторы производства и общественные формации
Новая политэкономия
Компоненты экономики и общая теория развития
Лишение социализма статуса формации
Реабилитация государства
Зарытые и выкопанные сокровища
ХАОС – МОНОПОЛИЯ − ПЛАТФОРМА
Время, неопределённость и планирование
Война и экономическое развитие
Воины Апокалипсиса и социальное государство
Великое замыкание цикла воспроизводства
Утопии и антиутопии
Конвергенция и дивергенция
РОССИЯ В МИРОВОМ КРИЗИСЕ
Глобализация долларизации
Российская экономика: эпикриз и диагноз
Правительство правит, а шарик летит
Мировая диспозиция
Грозящая катастрофа
СВЕТ В КОНЦЕ ТОННЕЛЯ
Бравый новый мир
Мальтус побеждает и Маркса, и Смита
Россия снова во мгле
Оптимальная национальная траектория
Печатный станок как локомотив экономики
Как планировать экономику без Госплана
Реальная демократия и реальный рынок